Муж Митя так надоел мне этими вопросами, что я хочу предложить вслух:
«Котлеты под морковным соусом».
Но говорю:
— Инженера.
— Правильно. Инженера или доктора. Липочка! Ты показывала уже Александру свивальнички? А нагрудничков ещё не показывала? Как же это так?! Покажи.
Я не считаю преступлением со стороны Липочки её забывчивость и осторожно возражаю:
— Да зачем же показывать? Я после когда-нибудь увижу.
— Нет, чего там после. Я уверен, тебя это должно заинтересовать.
Передо мной раскладываются какие-то полотняные свёрточки, квадратики.
Я трогаю пальцем один и робко говорю:
— Хороший нагрудничек.
— Да это свивальник! А вот как тебе нравится сия вещь?
Сия вещь решительно мне нравится. Я радостно киваю головой:
— Панталончики?
— Чепчик. Видите, тут всего по шести перемен, как раз хватит. А колыбельку вы не видели?
— Видел. Три раза видел.
— Пойдёмте, я вам ещё раз покажу. Это вас позабавит.
Начинается тщательный осмотр колыбельки.
У мужа Мити на глазах слёзы.
— Вот тут он будет лежать… Большой, толстый мальчишка. «Папочка, — скажет он мне, — папочка, дай мне карамельку!» Гм… Надо будет завтра про запас купить карамели.
— Купи пуд, — советую я.
— Пуд, пожалуй, много, — задумчиво говорит муж Митя, возвращаясь с нами в гостиную.
Рассаживаемся. Начинается обычный допрос:
— А кто меня должен поцеловать?
Жена Липочка догадывается, что этот долг всецело лежит на ней.
— А чьи это губки?
Из угла я говорю могильным голосом:
— Могу заверить тебя честным словом, что губы, как и всё другое на лице твоей жены, принадлежат именно ей!
— Что?
— Ничего. Советую тебе сделать опись всех конечностей и частей тела твоей жены, если какие-нибудь сомнения терзают тебя… Изредка ты можешь проверять наличность всех этих вещей.
— Друг мой… я тебя не понимаю… Он, Липочка, кажется, сегодня нервничает. Не правда ли?.. А где твои глазки?
— Эй! — кричу я. — Если ты нащупаешь её нос, то по левой и правой стороне, немного наискосок, можешь обнаружить и глаза!.. Не советую даже терять времени на розыски в другом месте!
Вскакиваю и, не прощаясь, ухожу. Слышу за своей спиной полный любопытства вопрос:
— А чьи это ушки, которые я хочу поцеловать?..
Недавно я получил странную записку:
«Дорог. Александ. Сегодня она, кажется, уже! Ты понимаешь?.. Приходи, посмотрим на пустую колыбельку она чувствует себя превосход. Купил на всякий слу. карамель. Остаюсь твой счастливый муж, а вскорости и счастли. отец!!!?! Ого-го-го!!»
«Бедняга помешается от счастья», — подумал я, взбегая по лестнице его квартиры.
Дверь отворил мне сам муж Митя.
— Здравствуй, дружище! Что это у тебя такое растерянное лицо?
— Можно поздравить?
— Поздравь, — сухо ответил он.
— Жена благополучна? Здорова?
— Ты, вероятно, спрашиваешь о той жалкой кляче, которая валяется в спальне? Они ещё, видите ли, не пришли в себя… ха-ха!
Я откачнулся от него.
— Послушай… ты в уме? Или от счастья помешался?
Муж Митя сардонически расхохотался:
— Ха-ха! Можешь поздравить… пойдём, покажу.
— Он в колыбельке, конечно?
— В колыбельке — чёрта с два! В корзине из-под белья!
Ничего не понимая, я пошёл за ним и, приблизившись к громадной корзине из-под белья, с любопытством заглянул в неё.
— Послушай! — закричал я, отскочив в смятении. — Там, кажется, два!
— Два? Кажется, два? Ха-ха! Три, чёрт меня возьми, три!! Два наверху, а третий куда-то вниз забился. Я их свалил в корзину и жду, пока эта идиотка акушерка и воровка нянька не начнут пеленать…
Он утёр глаза кулаком. Я был озадачен.
— Чёрт возьми… Действительно! Как же это случилось?
— А я почём знаю? Разве я хотел? Ещё радовался, дурак: большой, толстый мальчишка!
Он покачал головой.
— Вот тебе и инженер!
Я попробовал утешить его:
— Да не печалься, дружище. Ещё не всё потеряно…
— Да как же! Теперь я погиб…
— Почему?
— Видишь ли, пока что я лишился всех своих сорочек и простынь, которые нянька сейчас рвёт в кухне на пелёнки. У меня забрали все наличные деньги на покупку ещё двух колыбелей и наём двух мамок… Ну… и жизнь моя в будущем разбита. Я буду разорён. Всю эту тройку негодяев приходится кормить, одевать, а когда подрастут — учить… Если бы они были разного возраста, то книги и платья старшего переходили бы к среднему, а потом к младшему… Теперь же книги нужно покупать всем вместе, в гимназию отдавать сразу, а когда они подрастут, то папирос будут воровать втрое больше… Пропало… всё пропало… Это жалкое, пошлое творение, когда очнётся, попросит показать ей ребёнка, а которого я ей предъявлю? Я думаю всех вместе показать — она от ужаса протянет ноги… как ты полагаешь?
— Дружище! Что ты говоришь! Ещё на днях ты спрашивал у неё: «А чья это ручка? Чьи ушки?»
— Да… Попались бы мне теперь эти ручки и губки! О, чёрт возьми! Всё исковеркано, испорчено… Так хорошо началось… Свивальнички, колыбельки… инженер…
— Чем же она виновата, глупый ты человек? Это закон природы.
— Закон? Беззаконие это! Эй, нянька! Принеси колыбельки для этого мусора! Вытряхивай их из корзины! Да поставь им на спине чернилами метки, чтобы при кормлении не путать… О, Господи!
Выходя, я натолкнулся в полутёмной передней на какую-то громадную жестяную коробку. Поднявши, прочел: «Детская карамель И. Кукушкина. С географическими описаниями для самообразования».