Переходя по сваленному бурей стволу дерева маленькую речку, он увидел на другом берегу столбик с какой-то надписью.
Приблизившись, прочел: «Езда по мосту шагом».
Пожав плечами, наклонился, чтоб утолить чистой, прозрачной водой жажду, и на прибрежном камне прочел надпись:
«Не пейте сырой воды! За нарушение сего постановления виновные подвергаются…»
Заснув после сытного ужина на своей теплой постели из сухих листьев, Нарымский среди ночи услышал вдруг какой-то стук и, отворив дверь, увидел перед собою мрачного и решительного Прова Акациева.
— Что вам угодно?
— Потрудитесь впустить меня для производства обыска. На основании агентурных сведений…
— А предписание вы имеете? — лукаво спросил Нарымский.
Акациев тяжело застонал, схватился за голову и с криком тоски и печали бросился вон из комнаты.
Часа через два, перед рассветом, стучался в окно и кричал:
— Имейте в виду, что я видел у вас книги. Если они предосудительного содержания и вы не заявили о хранении их начальству — виновные подвергаются…
Нарымский сладко спал.
Однажды, купаясь в теплом, дремавшем от зноя море, Нарымский отплыл так далеко, что ослабел и стал тонуть.
Чувствуя в ногах предательские судороги, он собрал последние силы и инстинктивно закричал. В ту же минуту он увидел, как вечно торчавшая за утесом и следившая за Нарымским фигура поспешно выскочила и, бросившись в море, быстро поплыла к утопающему.
Нарымский очнулся на песчаном берегу. Голова его лежала на коленях Прова Акациева, который заботливой рукой растирал грудь и руки утопленника.
— Вы… живы? — с тревогой спросил Пров, наклоняясь к нему.
— Жив. — Теплое чувство благодарности и жалости шевельнулось в душе Нарымского. — Скажите… Вот вы рисковали из-за меня жизнью… Спасли меня… Вероятно, я все-таки дорог вам, а?
Пров Акациев вздохнул, обвел ввалившимися глазами беспредельный морской горизонт, охваченный пламенем красного заката, — и, просто, без рисовки, ответил:
— Конечно, дороги. По возвращении в Россию вам придется заплатить около ста десяти тысяч штрафов или сидеть около полутораста лет.
И, помолчав, добавил искренним тоном:
— Дай вам бог здоровья, долголетия и богатства.
Октябрист приблизился к швейцару и, кланяясь, вежливо сказал:
— Здравствуйте, ваше благородие! Христос Воскресе!
Польщенный швейцар улыбнулся.
— Ну, какое там благородие: далеко мне.
— Не скажете. Жена, детки — здоровы?
— Сынишка кашляет.
— Что вы говорите! Это ужасно.
— Да… А жена уехала в Вытегру.
— Что вы говорите!? Прекрасный город Вытегра. Я слышал, что ваша супруга предостойнейшая женщина… Сами ли вы в добром здоровьи?
— Что это ты, брать, чудной какой? Уж не Октябрист ли?
Октябрист стыдливо потупился и прошептал:
— Октябрист.
— Ага! Так, так… Ты начальство почитай. А уж мы тебя не забудем… Хе-хе!
Швейцар дружески потрепал улыбающегося Октябриста по животу и спросил:
— Доложить?
— Да-с, господин управляющий.
Через минуту Октябрист входил в приемную его превосходительства…
Маленькая злая собачонка, лежавшая на диване, заворчала, бросилась на вошедшего и укусила его за ногу.
Октябрист улыбнулся и, прищелкивая пальцами, стал звать собачонку:
— Цып-цып-цып!..
— Ах, извините пожалуйста! Она вам порвала брюки..
— Христос Воскресе, ваше пр-во-с. Ниче-го-с… Они только пошутили, собачки ваши. Насчет же брюк, то в рассуждении вентиляции это даже полезно…
— Но у вас из ноги каплет кровь!
— По совести говоря, ваше пр-во, я бы их, собачоночку эту, еще благодарить должен-с. Сложения я, знаете, апоплексического, а они мне бесплатное кровопускание сделали. Хе-с, хе-с!..
Сели. Октябрист посмотрел в окно и сказал:
— Какая прекрасная погода!
— Что вы! Погода скверная…
— Вы знаете, ваше пр-во, я еще с утра, когда встал, то говорю жене: «Знаешь, Липочка, погода будет неважная». И, действительно, — погода оказалась скверная!
Октябрист подумал немного и решил сказать хозяину что-нибудь самое приятное.
— Прекрасная у вас собачка! Рублей сто стоить?
— Что вы! Жена ее за пять рублей щенком купила. Ах, да! Не хотите ли вы закусить? Пожалуйте к столу.
Проходя к столу, Октябрист задержался около висевшей на стене картины и похвалил ее.
— Прекрасный морской вид. Вообще, Рембрандт в этом отношении не имеет соперников.
— Какой же это Рембрандт? Это Судковский.
— Но, ваше пр-во, Рембрандт тоже был хорошим художником. Хотя Судковский, конечно…
Октябрист потрогал рукой раму, погладил полотно и значительно сказал:
— Тысяч пятнадцать!
— Триста рублей! Пожалуйте… Вам прикажете налить чего-нибудь?
— Ах, что вы! В рот не беру!.. Я так рассуждаю: разве может человек, любящий родину, отравлять себя алкоголем?!
Но сейчас же, вспомнив о казенной продаже водки, гость сконфузился и покраснел…
— Конечно, те, кто занимается физическим трудом должны ее пить, потому что, как это говорится: mens sana in Квисисана… Но напряженный умственный труд, ваше пр-во, требует трезвости.
— А вот я, грешный человек, люблю выпить рюмку — другую.
— Совершенно правильно, ваше пр-во. Я еще читал где-то, что алкоголь в небольших дозах возбуждает энергию и деятельность. А я, в сущности, не пью из-за, извините, печени.
Вошел слуга и доложил, что хозяина вызывают к телефону.